Вернулась в сеть со своего ноута, так как дняв завязан на него.
Таноки, здарвствуй, котёныш!
Рада тебя наконец здесь видеть
Скай, честно, от обрыва связи ты сам пострадал больше моего *сцепляю ручки* я привычная. Но слова заботы - душу греют. До меня наконец доходит, что то, что было раньше с носителем - оно осталось там, далеко, за чертой пробуждения, ушло с Аноной...
Спасибо тебе.
отрывок - вне определённого времени, не могу привязать ни к чему, кроме как к периоду восстановления после истории с Душой Галактики и самой большой моей потерей.
Кратко: это было после той сцены казни у десов, незадолго до появления Двойницы, и после того,как меня вернули с Мастера, заблокировав большую часть файлов памяти (это потом они станут называться "чёрными"). Я тогда не могла понять, что просходит. А происходила ре-адаптация в корпусе Беленькой...
а блокировка мне помочь не смогла...
восстановление
…Я до сих пор двигаюсь неуверенно и чуточку неуклюже. Мне словно бы жмёт мой корпус, жмут эти тонкие крылышки, миниатюрные пальчики ремонтника, жмут мысли и карта памяти. Я не подхожу себе. Я откуда-то это знаю.
Дверь передо мной раскрывается, пожалуй, слишком поспешно, я вздрагиваю, но переступаю порог. Звук глухо отдается в пол, звенит-звенит-звенит… звенит всё время, пока иду. Иду меж виртуальных и вполне реальных терминалов управления, мимо проводов и кабелей, пучками свисающих с потолка и прячущихся в стены, мимо тусклых экранов, неуверенно поворачивая голову то вправо, то влево… Заставленный весь у нас здесь, однако, командный центр. Замечаю вдруг, что записываю положение каждого компьютера, машинально, непонятно зачем – наши и так все знают, кому и что я собралась объяснять? Или – не я, а моё тело?
Над пультом центрального управления – крылья с золотым узором. Сосредоточенное лицо Когтя, который пытается разобраться в файлах с Мастера. Ну вот, снова! С чего я взяла, что файлы – мастерианские, я ведь не видела их, и не вижу! А просто: капитан беседовал с Крепышом о возможном полёте в тот сектор, совсем недавно раздавалась трель вызова-передачи, Коготь смотрит на экран с таким умным выражением лица, какое у него бывает, если он в тексте понимает одно слово из трёх… а самое главное – в его отполированном корпусе отражается с экрана значок Целителя, значок Белого Города. Объяснив себе всё, я поёжилась. Раньше я не могла похвастаться, что обладаю хотя бы долей той наблюдательности, с последствиями которой сталкиваюсь сейчас. И снова, снова это невозможное, дикое ощущение: что я – это не я. Что эти мысли – не мои мысли. Что этот интерес – не мой интерес. Что только одно моё осталось в этом мире чужого мира…
- Что-то важное, Стрекоза? – командир полуобернулся, искоса взглянув на шлем. Я чуть со стыда не сгорела. Медики, собратья и со-сёстры по Белому Городу, настрого запретили мне носить наш, автоботский, знак. Почему?..
- Нет, - я поёжилась ещё больше, втянула голову в плечи. Сделала два неуверенных шага. – Мой командир…
Коготь, успевший отвернуться, сделал рукой жест, типа «подойди» или «продолжай». Я последовала и тому, и другому. Нерешительно:
- Командир. Разрешите мне остаться здесь. Здесь… - слабым жестом обвожу рукой вокруг, заметив непонимающий взгляд, - ну, с Вами, здесь. Можно?
- Конечно, о чём речь, Стрекоза, - Коготь снова отрывается от своих файлов и обращает на меня самое пристальное внимание. – Что-то случилось?
Я недовольно морщусь и отрицательно мотаю головой. Потом, под пристальным взглядом командира внезапно осознав, что от ответа уйти не удастся, нехотя продолжаю:
- Мне просто… очень неуютно. На базе. Холодно. Страшно. Одиноко… Я больше не могу оставаться одна, командир. Просто - не могу.
- Но ты не одна, - делает попытку возразить Коготь. – А как же Храповик, Гонщик, остальные младшие?..
Я пожимаю плечами: как объяснить то, что не передаваемо словами? Вот если… если бы – отпечатком состояния, прямой наводкой, мгновенной, моментальной связью… ох. На секунду показалось – когда-то уже было если и не состояние, то мысли такие же. Дежа вю? Мелькнуло, пронеслось – смутной мыслью, отголоском памяти... Я помотала головой, словно разгоняя подступившие тени.
- Но почему? Почему, Стрекоза? Объясни… - в голосе командира – ! – чуть ли не мольба. Но уж точно просьба. Я смотрю в тёмно-синие с зелёным линзы, и внезапно понимаю: Коготь устал. Очень, очень устал. Не технически – внутренне. Он отчаянно ищет выход, он на самом деле пытается помочь… почему-то в этот момент я не думаю об остальных, делающих ничуть не меньше. Вздыхаю виновато. Хотела бы я сама знать, командир… хотела бы я знать, что такого прячете вы от меня же самой, почему я не могу почувствовать себя, как прежде, своей в кругу своих, почему мне запрещено носить алый знак, отчего вот эти вот приступы осознания не-себя, чья же это незримая для всех фигура возникает рядом, стоит хоть на миг остаться наедине с собой, и что несёт это видение…
- Я… просто не могу, - повторяю снова, и командир отворачивается. Кажется, он разочарован. Или – опечален.
- Ладно, - выдаёт он почти спокойно. – Будем надеяться, это всё – лишь последствия твоей травмы. И что это пройдёт. Побудь здесь, если хочешь… Просто – побудь.
- Спасибо, - в тон ему отвечаю я и рассеянно, по старой памяти двигаясь, забираюсь куда повыше, на отключенный терминал у стены за спиной командира, стараясь не замечать, убедить себя не обращать внимания на то, как напряжены становятся его движения, изо всех сил не желая признавать, что связано это – со мной...
Потому что если я признаю это – случится что-то поистине страшное.